— Арч! Все! Арч! Свои! Стой!!! — звуки, исчезнувшие с того момента, как оказался на дне лога, ураганом ворвались в уши. И разглядел выпученные от ужаса глаза одного из велиградских мужичков, милостью духов и реакцией Бубраша, перехватившего мою руку, оставшегося живым.
Было подозрительно тихо. Не грохотали щиты о щиты, не звенели мечи. Воздух не вздрагивал от воинственных кличей или рева труб. Не гудели сотни тетив.
Солнце бордовым помятым боком зацепилось за верхушки осин. И черные птицы, рассевшиеся на ветвях, казались демонами смерти, только и ждущими когда порвется очередная нить судьбы.
— Все, Арч, — отпуская мигом расслабившуюся руку, хрипел плечистый коротышка. — Мы победили. Яролюбовы конники раздавили гниду, как клопа…
Я хмыкнул такой его непоследовательности: так гниду или все-таки клопа? Хотел переспросить, но слипшиеся пересохшие губы не дали произнести ни звука. И правая нога вдруг полыхнула резкой болью.
Меч мешался. Нацелил было его в ножны, но разглядел, насколько он заляпан чужой кровью. И ладонь оказалась не чище — только размазал быстро спекающуюся кровь по теплой стали.
— Песочком бы его надо, — подсказал кто-то из мужичков, искренне разделяя мою незадачу. — У реки песочком…
Коренастые воины послушно расступились, стоило мне поднять на них взгляд, и я, отчего-то пошатываясь, побрел вниз к Великой.
Велизарий говорил, будто там меня и нашел — на берегу необъятной реки, песком оттирающим клинок. Злящимся на непослушные руки, хрипящим ругательства и плачущим навзрыд. Грязным. С ног до головы залитым чужой кровью, с иссеченным доспехом и истекающим кровью из десятка ран. Впрочем, здоровяк всегда приукрашивает, а больше спросить не у кого. Когда в овраг спустились Бубраш с мужиками, преследующие бегущих от нашего конного полка степняков, увидели почти сотню трупов и меня в смерче из стали. Желания беспокоить отдыхающего после веселья кудесника ни у кого из них не возникло. Быть может, так бы и выпила река мою душу, кабы не дворовый отрок из Ростокского детинца.
Инчута улыбался и отводил глаза. Только и смог из него выжать, что принес меня Велизарий на руках прямо к шатру командира. И не отходил, пока не нашли лесных братьев, знахарство ведающих.
— Может, пошлешь весточку в Лес? — улыбаясь, как кот, объевшийся сметаной, поинтересовался принц, навестив меня на следующее утро. — Мне бы еще сотен пять мастеров.
— Там их столько нету, — вяло отмахнулся я. — Сотни три…
— Жаль. Я раньше верил умом… Фокус твой со смерчем на празднике Ветра видел… Но то, что вы там из-за оврага наворотили, — это просто невероятно! Почитай, половина вражин, что на этом поле валяться остались, стрелами истыканы. Да не сверху — что Инчутовых парней работа, а сбоку, от вас.
— Мы старались.
— Молодцы, — кивнул Ратомир и ушел. Прямо как настоящий воевода и владыка земель, а не беглый наследник непонятно чего. Перемена, случившаяся за один день, была столь разительна, что не заметить ее было бы невозможно. Вот что бывает, когда человек действительно поверит в себя, а пара-тройка тысяч других людей его в этом поддержит.
Еще бы не поддержали! Им гордились! Орейское охочее войско всего за одну ночь стало армией принца Ратомира. Шатающиеся от усталости воины в тот вечер находили в себе силы, чтобы восторженными воплями приветствовать командира, стоило ему где-либо показаться. Говорят, суровый опытный вояка — комендант крепости — так и не смог поверить, что три тысячи никогда прежде не сражавшихся плечом к плечу молодых парней, могли разбить такую орду. И все высматривал в перелесках прячущуюся дружину кого-нибудь из князей.
Разгром орды Иса-хана оказался полным и безоговорочным. Построение полков, которое выбрал Ратомир, заставило врагов до самого конца верить в возможность победы. Жиденький ряд латников так прогибался, так трещал и выл от напряжения, что степному владыке казалось — еще чуть-чуть и строй лопнет, развалится на части, откроет мягкое беззащитное брюхо. Ливень стрел из-за оврага раздражал, но победа всегда стоит крови! Тяжелые, закованные в чешуйчатый доспех конники Яролюба, свалились словно снег на голову. Им даже и не сопротивлялись. Не меньше наших воителей утомленные долгой битвой, кочевники в большинстве своем просто бросали оружие и садились на корточки, закрывая голову руками. Их пытавшегося бежать воеводу, знаменитого своими набегами на Аргард, Бубраш отловил на дне моего оврага. Правда я, сам того не ведая, повстречался с ханом первым, и велиградским мужичкам тот достался не совсем целым и не совсем в своем уме. Так и бродил теперь никому не страшный и не нужный по Чудской твердыне, пуская слюни и хихикая.
Утром третьего дня после сражения у Лосьего лога армия перенесла лагерь под стены крепости, на место, где прежде стоял бивуак кочевников. А вечером справили тризну по двум сотням погибших братьев. И более двух тысяч пленных были вынуждены, коверкая слова, подпевать прощальные песни.
Погибших на поле боя степняков крестьяне из окрестных деревень закопали в том самом овраге, значительно его укоротив.
Из кошельков простых воинов и личной казны хана набралась такая куча монет, что ее везли под защиту каменных стен на трех телегах. В течение следующей недели, пока войско отдыхало и приводило в порядок доспехи и оружие, жрец поделил и раздал каждому причитающуюся часть добычи. Многие из парней в жизни не держали такого количества денег…
С тщательно собранным оружием Парель тоже разобрался по-простому. На что-то годное, поступило в специально отведенную комнату в Чудске. Остальное было продано купцам как сырое железо.